Марина Полеухина и Александр Чернышков: «Нам повезло делать то, что мы любим»

Марина Полеухина (*1989) и Александр Чернышков (*1983) – молодые российские композиторы, импровизаторы, участники крупных международных фестивалей современной музыки. В интервью журналу reMusik.org Марина и Александр объяснили, чем принципиально отличается композиторское существование в России от Запада, а также рассказали, почему переехали в Австрию и чем они живут сейчас.

— Марина, Александр, прежде всего, главный вопрос, непосредственно связанный с темой нашего спецпроекта. Почему вы решили эмигрировать?

Марина: Наши истории очень разные. Я училась сначала в Петербургской консерватории, затем в Московской. В то время в Москве была активная сцена – вспомним, например, проект «Платформа» на «Винзаводе», существовавший благодаря Кириллу Серебренникову, Сергею Невскому, Владимиру Ранневу, Александру Маноцкову. Это был действительно «свежий воздух»: ты знал куда идти, где и как можешь себя выражать. Но постепенно всё стало закрываться: в стране началась волна митингов, атмосфера в консерватории тоже не приносила радости… Общая обстановка была довольно депрессивная, ощущалась некая изолированность. В этот момент возникла идея поучиться где-нибудь ещё. Как вариант, был университет Искусств в городе Грац. Но у меня никогда не было принципиальной задачи уехать из страны. И даже сейчас не определяю себя как какую-то эмигрантку.

Александр: У меня было условно три жизни: сначала в России, потом в Италии, и, наконец, в Австрии. Ещё в 2006 году, находясь в Вероне, я планировал поступать в Московскую консерваторию. Я даже списывался с Митей Курляндским, и все мои главные друзья, в том числе, из музыкальной сферы, были в Москве. Но меня смутило большое количество вступительных экзаменов, которые, к тому же, отличались от европейских. В Вене преподавал педагог, музыка и личность которого меня заинтриговали – это Хая Черновин. Поэтому я приехал в Вену – сдал экзамен и поступил. С тех пор здесь и живу.

— Сложно ли было преодолеть языковой барьер?

Марина: А у меня он есть до сих пор. Поначалу многое было непривычно и воспринималось болезненно. В Граце обучение происходило на немецком, но коммуникация между студентами и профессорами могла быть и на английском языке – там вообще сильный интернациональный дух. Мне было тяжело, скорее, психологически: я не ощущала страну, в которой нахожусь, чувствовала себя вырванной из контекста. В Москве я до определённого момента чувствовала некое объединение между композиторами, импровизаторами….Мы были одной семьёй. А в Вене нужно было прощупывать почву. Языковой навык нарабатывался постепенно. Только около года назад я начала более-менее свободно говорить по-немецки и ощущать австрийскую культуру.

— А сильно ли отличается композиторская среда в Вене от российской?

Александр: Общаясь с композитором, ты видишь перед собой, прежде всего, индивидуальность – понятие композиторской среды, таким образом, стирается. Когда я приезжаю в Москву, встречаюсь с Горлинским, Невским или другими коллегами, то не ощущаю чего-то принципиально противоположного. Для меня это больше похоже на одну гигантскую творческую художественную сферу.

— Представим такую ситуацию. К вам обратился недавний выпускник консерватории, молодой талантливый композитор и задал прямой вопрос: «Уезжать мне из страны или оставаться?» Что вы ему ответите?

Марина: Мне кажется, для любого художника в какой-то момент важно вырваться из привычной среды – и неважно насколько. Когда я переехала, то ощутила некоторую «наготу»: исчез привычный дискурс, который вырабатывался в определённом творческом кругу. Не стояло больше задачи формулировать свою позицию. Этот слой или даже нарост отпал и появилось это очень ранимое и хрупкое чувство, когда ты внезапно предоставлен самому себе – себе «новому» и своему творчеству. По сути, это некое «обнуление» и, безусловно, важный и необходимый этап для любого художника.

— Востребованность композитора в Австрии и в России – в чём разница? И в чём преимущество условий композиторского существования на Западе?

Александр: Мне кажется, что в плане энтузиазма – то есть, быстрее сообразить, собраться, что-то организовать – проще именно в России. Но беда в том, что за это не заплатят, а если заплатят, то чисто символически. В Европе же легко и спонтанно что-то сделать не получится: нужно договориться с местом, исполнителями, подобрать время. Но здесь есть огромный плюс – это государственные гранты. Тебе выделяют деньги даже просто на твои планы сочинить ту или иную пьесу. И на этот композиторский грант, в принципе, можно прожить. Ну а дальше – чем чаще подаёшь, чем больше твоё имя слышно, тем больше тебя исполняют, тем больше ты становишься знаменит. Основное преимущество Вены от Москвы в том, что здесь ты чувствуешь себя нужным, ощущаешь поддержку как композитора.

Марина: Да здесь в принципе существует понятие композитора. Если в России ты скажешь, что ты композитор, то в ответ услышишь: «Ну, а работаешь где?». Чтобы нормально жить, нужно примыкать к какой-то институции, а там уже как получится с сочинительством. А в Вене даже я, молодая иностранка, получила первый композиторский грант.

— То есть, если в России когда-нибудь, наконец, появится система заказов, можно ли предположить, что молодые авторы после окончания музыкальных вузов не уедут из страны?

Марина: Думаю, да. Самое главное, конечно, – это заинтересованность институций и появление финансирования.

Александр: У меня вообще складывается ощущение, что в России, если ты композитор, работать бесплатно – это нормально. Существует такое распространённое мнение – ну ты же, мол, сам выбрал это направление: писал бы проще, не приходилось бы тащить бы все эти моторы…Напиши музыку по дружбе, сложно что ли? …(смеётся).

— Каким инструментам или тембрам вы отдаёте предпочтение? И что для вас является наиболее важным в процессе создания тех или иных звуков?

Александр: Я придерживаюсь мнения, что не композитор выбирает материал, а материал выбирает композитора. Я каждый раз пытаюсь расширить и обогатить звуковое пространство – даже в условиях какого-то определённого заказа (для струнного квартета, предположим). Мне нравятся акустические ситуации – то, что существует здесь и сейчас. За 10 минут до нашего разговора на улице стояла бетономешалка, и от неё распространялся специфический продолжительный вой. Было бы очень интересно, если бы во время какого-нибудь концерта на улице зазвучал этот агрегат, а зрители даже не подозревали бы, что эти звуки – часть произведения. В такой ситуации, мне кажется, мир на сцене начнёт идеально функционировать с миром обычной жизни. Ты всего лишь организовал звучание бетономешалки, но тем самым расширил мировосприятие.

Марина: А для меня важен фактор смелости – отказ от того, к чему ты уже пришёл. Идеи не рождаются просто так. Это долгий процесс их возникновения и трансформаций. Каждая идея прорабатывается мною на практическом уровне. Для меня важна импровизационная практика, потому что через неё я прихожу к нужному взаимоотношению с материалом, а также к определённому выражению времени. В моих последних работах присутствует много визуальных материалов, но они имеют смысл не бэкграунда, а подчинены музыкальной логике.

— Как композиторы вы чувствуете себя комфортно в Вене?

Марина: Я могу точно сказать, что в Вене я могу жить на что-то, развиваться. Мы, скорее, фрилансеры – и это нормально, это не пугает.

Александр: Мы хоть и живём в Вене, но не оседаем только здесь. Какие-то заказы поступают в целом из Европы, и даже из России: например, в 2016 году МАСМ предложил поучаствовать в проекте «Машинерия» (за что им огромная благодарность).

— С какими европейскими площадками вы сейчас сотрудничаете?

Александр: В этом году я делаю три проекта. Первый – это большой оперный проект в Германии: в трёх немецких городах ставим оперу и адаптируем её для конкретного оперного дома. Второй – сольная пьеса для итальянского саксофониста, живущего в Норвегии (он получил грант от норвежского государственного фонда). Я поеду к нему в Осло сочинять, после чего он её там и исполнит. Третий – мой проект, на который я получил грант и предложил фестивалю «Штирийская осень» в Граце. У этого фестиваля, кстати, русский куратор – Екатерина Дёготь, уникальный человек, который с совершенно другим мировоззрением подошёл к кураторству Международного фестиваля и, благодаря довольно радикальному мышлению, создаёт очень актуальный для Австрии политический дискурс. Сама по себе Вена – это, скорее, центр музыкальной жизни, из которого ты можешь с лёгкостью переместиться в другие города, найти новые возможности, реализовываться и развиваться. Но Россия до сих пор продолжает быть неким гравитационным полем, к которому тебя всё равно неизменно влечёт.

— Как раз недавно, в ноябре 2019-го, в Электротеатре в рамках фестиваля новой музыки «Й» прошли концерты с вашей музыкой – впервые после эмиграции.

Марина: Для меня это был важный проект, потому что в России мы звучим очень редко. Эти концерты мы делали с хорошими людьми, и для меня определяющим фактом была именно коммуникация. Но это оказалась безумная инициатива: за 10 дней мы в бешеном ритме пытались отрепетировать очень сложную программу.

— Так что же нужно, чтобы в России вас исполняли чаще?

Марина: Самый минимум – деньги, чтобы можно было приехать, а также более- менее достойный гонорар исполнителю. Также возникает другой важный вопрос – собственно, наличие того самого «уникального» исполнителя. В моих пьесах очень важна техника игры и наличие определённых объектов, для которых я пишу. Я много работаю с жестом, который выявляет особый тип звучания и специфический характер объекта. Это требует абсолютно другой метод работы исполнителя и с исполнителем. Я буквально обучаю его своей технике игры, своему «инструменту». Он должен повторять за автором. Это процесс, связанный напрямую с коммуникацией композитора и перформера, который чем-то напоминает устное народное творчество. Я часто сталкиваюсь с ситуацией, когда не выстраиваются отношения с хорошим профессиональным исполнителем. Для меня важно, чтобы музыкант был готов принять другой ракурс воспроизведения, и превратился в этот момент в новичка.

Александр: Вообще, мы всегда готовы приехать в Россию с концертом. Здесь наши друзья, единомышленники, у нас одна общая цель. Нам повезло делать то, что мы любим.