Я – композитор, живущий и работающий «на два дома», на две страны, между которыми я постоянно перемещаюсь. Это явление стало возможным у нас лишь в последние двадцать-тридцать лет. Правда – это «новое» из разряда «хорошо забытого старого». В аналогичной ситуации в первой половине прошлого века некоторым нашим композиторам – таким как Прокофьев и Стравинский – пришлось рано или поздно сделать однозначный выбор, под влиянием тех или иных обстоятельств. А в XIX веке подолгу жили за границей Чайковский, Глинка, Рубинштейн. Уезжали, возвращались, снова уезжали, снова возвращались… Но в ту эпоху у творческих людей вообще крайне редко возникала дилемма между необходимостью «эмигрировать» или «оставаться на родине». Они могли свободно выбирать в зависимости от своих жизненных обстоятельств, творческих и личных потребностей. Думаю, это и есть самое нормальное и естественное состояние – когда подобная дилемма отсутствует вовсе.
По окончании Московской консерватории я получил стипендию от Немецкой службы академических обменов на стажировку в Берлине, а затем – ещё одну немецкую учебную стипендию на стажировку в Карлсруэ у Вольфганга Рима. Но жил я там, делая время от времени наезды в Москву. Потом мне там ещё долго везло с разного рода заказами, стипендиями и творческими резиденциями, позволявшими не думать о том, на что питаться и чем платить за жильё. Однажды мне даже выпала возможность целый год прожить в качестве «резидента» в Риме, в Академии Вилла Массимо – предел мечтания многих молодых композиторов. Это был один из самых счастливых годов моей жизни, в том числе – продуктивных творчески. Всё это, кстати, позволяло мне и своего рода роскошь: начиная с 2000-х годов я стал гораздо больше времени проводить в Москве и преподавать в консерватории – хотя и продолжал ездить туда-сюда. Я был далеко не единственным педагогом, работавшим именно в таком режиме. Если бы всего этого не было, я просто не представляю себе, на что бы я жил в Москве при тогдашней оплате своего труда из расчёта 45 рублей в час! Тогда я и понял, что преподавание – моё настоящее и серьёзное призвание. Сейчас я учу студентов и там, и здесь: у меня есть и свой семинар в Берлинском университете искусств, и курс «Музыка ХХ века», который я веду с этого года в Москве в Мерзляковском училище.
Возможно, я не могу похвастаться звёздным успехом своих соотечественников на Западе, давно уже находящихся в статусе «живых классиков» (из моего поколения им вряд ли кто может похвастаться вообще!), но мне, безусловно, грех жаловаться. За прошедшие четверть века у меня состоялись исполнения более чем в двадцати странах – силами солистов, дирижёров и музыкальных коллективов, о которых можно только мечтать. Среди них – ансамбли Берлинского и Лондонского филармонического оркестра, Лондонская симфониетта, франкфуртский Ensemble Modern, Ensemble United Berlin, амстердамский ASKO / Schoenberg Ensemble, миланский Ensemble Divertimento, интереснейшие новые молодые коллективы в странах Восточной Европы и Азии. Одновременно я сотрудничаю со многими известными российскими исполнителями, дирижёрами, ансамблями и оркестрами, которые играют меня в России и за рубежом.
Пожалуй, главное, чем я стремлюсь отличаться от других, – это то, что я сознательно развожу в стороны такие вещи как творчество и основной способ заработка. Потому что не хочу становиться зависимым от конъюнктурных игр, от постоянных ожиданий «подкинут или не подкинут заказик» и от необходимости ублажать честолюбие тех, кто профессионально «пасёт» композиторов в данном качестве. В общем, от всего того, что заставляет людей «волчеть», когда на лице у них читается надпись крупными буквами «согласен на любую работу» (как на плакатах времён Великой депрессии). Я счастлив, что мне не приходится участвовать в «коллективном творчестве» (когда каждому дают озвучить по десять минут какого-нибудь документального фильма или ещё чего-нибудь в столь же предзаданных рамках) или в «мультикультурных проектах», когда оперы Вагнера перекладывают для инструментов оркестра гамелан. Я предпочитаю вместо этого мультикультурность, интересную мне самому: например, сочинение музыки на стихотворные и сказочные тексты разных народов на языках оригиналов.
Ситуация с композиторами в современной России лишь отчасти сопоставима с той давней эпохой, о которой я говорил вначале. Государство, действительно, вот уже три десятилетия не препятствует ничьему выезду и не заставляет никого выбирать, где ему жить. Но причины сегодняшних устремлений «за рубежи отечества» весьма отличаются от тех, что были во времена Глинки и Чайковского. Они весьма прозаичны: либо – невозможность прожить на родине, будучи композитором, либо – желание переместиться из «периферии» в «глобальный центр», поближе к возможностям исполнений, заказов и денежных пособий: всему тому, что в некоторых странах Запада и по сей день развито не в пример лучше, чем у нас.
Сегодняшняя ситуация в России даёт композитору значительно больше выбора, чем это было в девяностые годы. Кто забыл или не застал те времена: представьте себе, что талант и образование в любой некоммерческой области ничего не стоят («повесь свой диплом себе в туалет!» / «ну это и я так могу, а ты вон “мурку” давай!»), а прожить, занимаясь любимым делом, можно либо торгуя в палатке пивом (или крутя по ночам баранку раздолбанных «Жигулей» – как это делали, в том числе, некоторые профессора музыкальных вузов), либо имея хороших агентов на Западе (издателей или директоров фестивалей, лично в тебе заинтересованных), либо хорошо зная «места» на родине, унавоженные иностранными грантами, ну или хотя бы имея доступ к кормушкам при наших отечественных олигархах разного калибра. (То есть, к деньгам происхождения разной степени гнусности. Начиная от фондов Березовского – куда доступ был лишь особо избранным, – и кончая конторами откровенно «братковского» характера). Поэтому среди тех, кому торговать пивом не хотелось, а на западные гранты их никто не звал, решение уехать попытать счастья на Запад принимали довольно многие. Особенно – люди моего поколения, в то время совсем ещё молодые.
Насколько я знаю, наши композиторы нового поколения решают задачу своего присутствия на Западе уже несколько иначе. Некоторые когда-то приехали учиться в Москву издалека и по окончании учёбы не смогли «зацепиться» за столицу – с её немилосердной конкуренцией, сумасшедшими ценами на жильё и пропитание. Одним везёт больше, а другим не остаётся ничего другого, как либо возвращаться на «малую родину», либо рваться любой ценой «на повышение» за рубеж.
Другой вопрос – в какой степени результат подобного «повышения» оказывается в реальности похожим на то, о чём они мечтали. Часто, попав на Западе на биржу труда фестивальной «новой музыки», они начинают полностью зависеть от различного рода директоров, менеджеров или от своих профессоров в университетах. (Будет или не будет такой благодетель «двигать» и «пробивать» своего подопечного? Подкинет ли новый заказ? Оставит ли при университете на пятую по счёту аспирантуру / третью докторантуру? И т. д. и т. п.)
Иным удаётся финансировать свою зарубежную жизнь за счёт денежных поступлений с родины – и это чрезвычайно распространённая практика в наши дни. (Например, работая «удалённо» или просто сдавая свою квартиру в России – у кого как получается.) Ну а кто-то успешно делает западную карьеру, вообще никуда не уезжая из России – особенно если имеет некий полезный «ресурс», интересный на Западе партнёрам для «международного сотрудничества». И такие люди нередко добиваются там заметно большего, чем те, кто уехали туда некогда «с концами» – и вот теперь не знают, чем привлечь к себе внимание при столь быстро меняющейся моде и конъюнктуре.
Для композиторской карьеры одного таланта, увы, часто недостаточно. Критерии одарённости и качества размыты в сегодняшнем мире, как никогда. Многое решается за счёт «слагаемых успеха», имеющих очень мало отношения к дарованию – но зато чрезвычайно умело используемых теми, у кого его нет и вовсе. Такие люди выживают с помощью стремления и способностей быть «созвучными эпохе». Если ещё 20-30 лет назад они вовсю эксплуатировали религиозную тематику, сочиняя бесконечные реквиемы и стабат матеры (у западных заказчиков шёл на ура образ «духовного возрождения» в недавно ещё социалистической Восточной Европе!), то сегодня рынок «актуальной музыки», наоборот, предельно идеологизирован «слева». И вот среди коллег из бывшего СССР становится сразу же популярным громко декларировать свою принадлежность к «меньшинствам» и участвовать во всякого рода раскрученных идеологических кампаниях – вроде «борьбы против изменений климата» или «Me too».
Осталось поговорить о том, насколько удачно складывается творческая жизнь у наших композиторов, проживающих за границей постоянно. А происходит это очень по-разному и очень индивидуально. Тут нет общего правила. Одни, например, считают, что все, кто уехал на Запад, сразу же «теряют себя», начинают «писать плохо» и вообще «никому там неинтересны». Равно как и наоборот: уехавшие «с концами» часто не желают видеть в упор всё то хорошее, что в последнее время происходит у них на родине (новые интересные фестивали, концерты и проекты, посвящённые современной музыке), и одновременно обижаются, когда в России начинает ослабевать интерес уже к ним самим. Как бы то ни было, смешно говорить о «неуспехе» за границей таких русских композиторов как Губайдулина, Щедрин, Раскатов, Смирнов, Фирсова, Кисин – которых там достаточно много играют и издают. Моему поколению приходится значительно сложнее – тем более, начало нашей творческой деятельности за рубежом пришлось на времена, когда там уже спал «русский бум» начала 1990-х, давший очень хороший старт многим старшим коллегам.
Проблема ещё и в том, что многие молодые композиторы, приезжающие сейчас на Запад, совершенно лишены творческой субъектности. Ещё вчера человек учился в России у какого-нибудь традиционного педагога (что само по себе далеко не всегда плохо!), писал посредственные квинтеты в фа миноре, – а попав на Запад, срочно стал осваивать арсенал ультра-авангардных приёмов, используя их так же плоско и примитивно, как и прежде использовал возможности фа минора. Это своего рода димы биланы от современной музыки: «люди-проекты». Дела у них идут постольку, поскольку тех, кому они нужны в качестве статистов, не столько интересуют ноты в их партитурах, сколько идеологические декларации, заявленные на их титульных листах. И интересуют до тех пор, пока на этот рынок не поступает новый «свежачок». Впрочем, такая же проблема теперь и в родной Москве. «Люди-проекты» заметно преобладают над композиторами-личностями. Это особенно огорчает. Но и, в свою очередь, подчёркивает, насколько теперь уже стёрта разница между пребыванием в родном отечестве или за границей в нашем предельно глобализированном мире.
