По национальности я кореец. Мои родители принадлежат к третьему поколению так называемых советских корейцев, которые переселились во Владивосток ещё в конце XIX века. В 1937 году их массово репрессировали и отправили в Центральную Азию: там и оказался мой дедушка по папиной линии. Мама родилась на Сахалине. Южная часть этого острова была японской, но после окончания войны территория полностью стала советской. Поэтому её родными языками были корейский и японский; русский язык она выучила уже в школе.

Моё настоящее имя – Сергей; Сэ Хёнг – это мой псевдоним. Я взял его, когда учился на втором курсе Московской консерватории. Корейцы выбирают имена для своих детей либо по значению и звучанию (как у нас), либо по определённому алгоритму исходя из даты рождения. Этим занимаются отдельные специалисты. Об этом мне рассказала моя знакомая, один из родственников которой занимался высчитыванием имён для новорождённых корейцев. Из трёх версий имени мне понравилось лишь одно – Сэ Хёнг. Псевдоним нужен мне не для того, чтобы скрыть своё «я», а скорее наоборот: это маска, которую можно примерить. У меня даже была идея взять несколько псевдонимов, как это сделали Григорий Чхартишвили (Борис Акунин) или Кацусика Хокусай, у которого их было более тридцати.

Я не определяю мою музыку как корейскую, казахскую, русскую или какую-либо другую. Когда я обучался на младших курсах консерватории, я думал, что в моей музыке должны обязательно присутствовать национальные черты. Сейчас я так не считаю. Да, иногда мы можем определить на слух, французская она или немецкая. Но в сегодняшнем мире критерии оценки слишком размыты, и вопрос о национальном в музыке больше не актуален.

В годы моей учёбы в Алматы с современной музыкой было очень плохо. Каждый день я ходил в местную консерваторию и искал современные пьесы. Обычно они были на виниловых пластинках, но я переписывал их на диск и слушал. Когда появился интернет, я стал искать на разных сайтах информацию о новой музыке. Конечно, Казахстан – это не пустыня, и там были хорошие композиторы. Мой первый педагог Бакир Баяхунов познакомил меня с сочинениями Денисова, Шнитке, Губайдулиной, Щедрина. Он давал мне литературу, благодаря которой я узнал о творчестве Тарнопольского, Каспарова, Слонимского. По его наставлению я и поехал в Москву.

Сегодня современная музыка в Казахстане развивается, но всё же ощущается некоторый застой. Мой друг Санжар Байтереков – чуть ли не единственный человек, который пытается изменить ситуацию в стране. В Казахстане он организовал фестивали и воркшопы, куда пригласил Сергея Невского, Дмитрия Курляндского и даже Клауса Ланга и Тристана Мюрая. А пять лет назад он создал первый и единственный в стране ансамбль современной музыки «Игеру». К сожалению, ансамбль до сих пор не получает финансовой поддержки, нет интереса со стороны институций, в том числе консерватории. Я не представляю, что я мог бы сделать на его месте, постоянно сталкиваясь с такими трудностями. Порой кажется, что это никому не нужно. Но на его концерты каждый раз собирается много публики, есть огромный интерес, и это самое главное.

Впервые я выехал за пределы России в 2010-м году, когда участвовал в летних курсах новой музыки в Дармштадте. Там я столкнулся лицом к лицу с композиторами, партитуры которых я изучал ранее. Это настолько впечатлило меня, что мне захотелось чаще приезжать в Европу. Я стал обдумывать своё дальнейшее обучение за границей, искать университеты в разных городах. Оказалось, что многие мои любимые композиторы живут в Граце. Там же преподавал и мой кумир Беат Фуррер. Я написал ему. Он посмотрел мои партитуры и сказал, чтобы я приехал. Я сдал вступительные экзамены и поступил в Университет музыки и театра Граца. Если честно, я даже и не задумывался о том, почему в России с современной музыкой всё плохо, а в Австрии хорошо. Более того, я так совсем не думаю. Я хотел лишь набраться опыта у зарубежного педагога.

Вообще, Беат Фуррер специфически подходит к педагогике. Перед тем, как идти к нему на занятие, нужно хорошо подготовиться. В большинстве случаев Беат молчит: ждёт инициативы от студента. До общения с ним я был скептическим существом, которое самокритично относилось к своей музыке, выкидывало свои партитуры направо-налево и перечёркивало целые страницы. А Беат дал мне уверенность.

Как получилось, что в Граце, маленьком австрийском городке, сконцентрировано такое большое количество известных композиторов? Создание условий для развития современной музыки –политика здешнего университета, как и многих университетов в Европе. Но Грац не всегда был таким именитым городом. Всё началось в 90-е годы, когда ректором стал Отто Коллерич. Он устроил мини-революцию и пригласил всемирно известных музыкантов. Конец 90-х – начало «нулевых» – золотое время для Граца. Появляются фестиваль «Импульс» и конкурс исполнителей современной музыки имени Ф. Шуберта, открывается кафедра современного исполнительства, куда приглашаются члены ансамбля Klangforum Wien.

После переезда в 2013 году у меня было что-то вроде ломки. Я представлял себя частью российского общества, а с эмиграцией какая-то эта часть внутри меня как будто отделилась. Новая страна, новый язык, новые люди, новые друзья – всё новое. Особенно тяжёлым был первый год. У меня не было ни концертов, ни заказов в Австрии. Язык давался мне нелегко. Но мне повезло с родными: они всегда меня поддерживали, несмотря на то, что не совсем понимали, чем я занимаюсь. Сейчас всё наладилось. Есть желание съездить куда-то ещё, пожить в других странах. Но это не всегда удаётся, поскольку я семейный человек.

Сегодня молодые музыканты продолжают уезжать не потому, что в России композиторы плохие, а в Европе хорошие. Речь о возможностях. К примеру, в Европе существует хорошо налаженная система заказов: даже если ты студент, тебе заплатят. Я не думаю, что такой огромный поток заказов возможен сейчас в России. А ещё в Европе хорошо работают авторские права, благодаря которым композитор получает отчисления.

Раньше я следил за тем, что происходит в постсоветском пространстве – России, Казахстане. Но социальные сети отнимают у меня слишком много времени, поэтому я стал немножко абстрагироваться от них. Иногда я слушаю пьесы моих российских коллег, читаю статьи на Сигме, Кольте или где-то ещё. Я очень скучаю по России, с удовольствием приехал бы на гастроли.

В Московской консерватории акцент ставится на фундаментальных дисциплинах, таких как контрапункт, сольфеджио. В Университете музыки и театра Граца большее внимание уделяется собственно творчеству. В консерватории есть чёткий план, которого ты должен придерживаться: нужно написать пьесы малых форм, струнный квартет, сонату, оркестровое сочинение и так далее – каждые полгода мы должны были отчитываться. В Австрии не так. Конечно, если ты в течение года не напишешь ни одной пьесы, тебе напомнят, что ты всё-таки композитор. Но в Европе в принципе нет давления на молодых композиторов.

Из предметов мне запомнилась история микротоновой музыки, которую читал Георг Фридрих Хаас. Мы сочиняли микротоновые пьесы по разным методам, в том числе и по методу Вышнеградского – любимого композитора Хааса. Специально для этой лекции в одном из кабинетов настроили три рояля в трёх строях. Первый рояль был в обычном строе, второй – на четверть тона выше, а третий – по обертоновому звукоряду.

А ещё в моём университете есть факультет Performance Practice in Contemporary Music (PPCM) –что-то вроде московского ФИСИИ [Факультет исторического и современного исполнительского искусства], но с акцентом на современном исполнительстве. Все студенты этого факультета обучаются у музыкантов ансамбля Klangforum Wien, а композиторы инструментуют пьесы специально для этого коллектива. Каждые полгода факультет выдаёт задание для всех желающих: например, оркестровать какую-нибудь пьесу Стравинского. А в другом проекте мы инструментовали пьесы для абсурдных составов: скажем, четырёх туб и четырёх виолончелей.

Кстати, в Австрии много проектов современной музыки для детей. Например, ансамбль Studio Dan сделал театральный проект для детей, основанный на музыке Винко Глобокара. Мне это очень близко, ведь у меня самого маленький ребёнок. Кстати, именно благодаря нему я стал изучать возможности препарирования музыкальных инструментов. Когда он появился на свет, я начал покупать всевозможные музыкальные шумелки. Среди них был охотничий манок. Я ради забавы стал присоединять его к чему попало – кларнету, флейте и так далее. У меня уже две коробки этих игрушек!

В течение восьми лет я писал музыку для разных инструментальных составов – соло, дуэтов, трио, работал исключительно в жанре корейского трёхстишия Sijo. Этот большой цикл заканчивается оперой «Consumnia» для ансамбля из 16 музыкантов и 4 вокалистов. Восьмилетний период моего творчества можно разделить на три подпериода: сольные пьесы, камерные ансамбли и большой ансамбль с уклоном на препарирование музыкальных инструментов. Но и каждый из этих периодов в свою очередь можно разделить на три подпериода. Более того, структура каждой пьесы состоит из трёх частей, а каждая часть – из других трёх маленьких частей. Получается некая фрактализация моего творчества: самоподобие от большого к малому.

Сейчас я много работаю в жанре музыкального театра. У меня есть заказ на камерную оперу от Deutsche Oper Berlin (премьера состоится 27 апреля 2021 года). Второй заказ – от фонда Deutsche Bank в рамках двухгодичной стипендии Akademie Musiktheater heute. В течение двух лет академия устраивает поездки на фестивали, встречи с директорами оперных театров, воркшопы со всеми, кто причастен к опере – режиссёрами, сценографами, композиторами, либреттистами. Каждый месяц мы встречаемся в одном из городов Германии. Мы будем писать оперу, которую исполнит Ensemble Modern в ноябре следующего года. В мои планы входит также написание камерно-инструментальных и вокальных сочинений, в частности, пьесы для австрийского вокального ансамбля Cantando Admont. В общем, планов много!

Записала Алиса Насибулина