«Сочинение музыки – это бег с препятствиями»

В конце сентября в Москву приехал Ларри Сицкий – композитор, пианист, музыковед, почётный профессор Австралийского национального университета. В далёкой Австралии Сицкий – настоящая легенда, однако в нашей стране о его деятельности знают лишь отдельные исследователи. И это удивительно, поскольку композитор – выходец из семьи русских эмигрантов, автор книг о русском музыкальном авангарде и о творчестве Антона Рубинштейна. В честь 85-летнего юбилея Сицкого в Московской консерватории прошёл мини-фестиваль его музыки. В один из дней состоялась также творческая встреча с Ларри Сицким. На встрече побывала музыковед Алиса Насибулина, которая специально для журнала reMusik.org записала и перевела наиболее яркие высказывания австралийского мэтра.

Если вы хотите представить себе общую картину австралийской музыки, то должны понимать, что наша страна ещё очень молодая. Австралия была образована лишь в начале XX века: до конца Второй мировой войны её культура находилась под сильным влиянием Англии. Австралия по размеру почти равна Европе, но её население составляет 25 миллионов человек. Вне береговой линии и главных городов земля редко заселена, поэтому композиторы середины прошлого века работали в значительной степени в изоляции. К примеру, Маргарет Сазерленд жила в Мельбурне. Однажды я спросил её: «Вы были знакомы с Роем Агнью?» Она ответила: «Нет. Он же из Сиднея». Конечно, это слишком далеко от Мельбурна. Как только вы удаляетесь от больших городов, вы встречаете дикую местность. Этот дух всё ещё жив в нашей стране. Когда я говорю, что из Австралии, люди начинают задавать мне глупые вопросы: «А правда, что у вас крокодилы переходят дорогу?» «А правда, что местные жители бросают в вас копья?» Ну конечно же нет. Но если вы отъедете достаточно далеко в тропики – то да, крокодилы вам перейдут дорогу.

Раньше в Австралии вообще не учили композиции, и в течение долгого времени композиторам приходилось получать образование за границей. Мой коллега Дон Бэнкс отправился в Англию, потому что у нас не было работы. Но всё же он вернулся в Австралию и вскоре получил место в Школе музыки местного университета. Я спросил его, почему он решил уехать. Он ответил так: «В Англии я поинтересовался у своего собеседника, что он думает о сегодняшних композиторах, и услышал: “Все композиторы давно умерли”». В английском языке есть слово compositor: это человек, который работает на печатном станке. Однажды я сказал кому-то, что я – композитор, и тот обрадовался: «О! В какой типографии вы работаете?»

Только в 1960-е годы в высших учебных заведениях Австралии начали преподавать сочинение музыки. Впервые в истории нашей страны у композиторов был реальный шанс устроиться на работу. До этого они вели теоретические предметы: Реймонд Хэнсон, например, зарабатывал себе на жизнь обучением сольфеджио – целыми днями сидел за фортепиано, играл небольшие мелодии, а студенты их записывали. Мысль об этом сводит меня с ума! Когда тот же Дон Бэнкс оставил Школу музыки Австралийского национального университета, я занял его место. Директор спросил меня: «Почему вы хотите получить эту работу?» «Потому что я больше сочиняю, чем играю на фортепиано», – честно признался я.

У австралийских оркестров есть одна серьёзная проблема. Однажды я попросил своего студента узнать о возможности сотрудничества с одним из коллективов. Ответ был довольно типичным: «Нам не нравятся новые произведения, которые длятся больше 8 минут и требуют больше двух репетиций». Наши ансамбли не специализируются на современной музыке. Большинство из них дают заказы композиторам, но также исполняют Бетховена –например, ансамбль Australia на базе университета Нового Южного Уэльса. В Канберре есть ансамбль Griffyn, его художественным руководителем является мой бывший студент. Могу также вспомнить вокальный коллектив Astra, который регулярно выступает в Мельбурне.

Но всем этим ансамблям нужно как-то выживать. Если они будут исполнять новую музыку и на такие концерты придёт слишком мало людей, они просто не получат грант на следующий год. Так работает наша система: сложно получить постоянное финансирование. Вас могут финансировать один год, а потом не финансировать следующие десять лет. Большинство организаций, интересующихся новой музыкой, играют много традиционного, затем получают грант, заказывают новые сочинения и время от времени их представляют публике. Многие композиторы пишут для ансамблей, которые, как они знают, не боятся трудностей. Ну, а если оркестр хочет играть то, что я называю «леденцовой» музыкой, – что ж, они знают, кого просить об этом.

Австралийская музыка сегодня имеет два направления. Одно из них кажется мне очень опасным – это «леденцовая» музыка: сладкая, сентиментальная, простая, которая угождает широкой публике. Я вообще не считаю это музыкой. Но авторы, которые её создают, зарабатывают лучше, чем те, кто не следуют правилам и переворачивают мир с ног на голову. В Австралии композиторы выбирают более лёгкий путь – пишут маленькие простенькие пьесы с милыми аккордами в ля мажоре. Но у нас всегда была сильна ветвь композиторов-первопроходцев – музыкантов с ярко выраженной индивидуальностью. Совсем недавно австралийские композиторы начали постепенно понимать, что на нашем континенте есть очень древние пласты культуры. Я говорю о музыке коренных жителей Австралии. Некоторые австралийские композиторы стали изучать местную культуру: музыку и танец. Это происходило постепенно. Сначала это было похоже на дешёвую имитацию. Но мне кажется, что сейчас у нас лучше понимают эту культуру.

Как мы знаем, танец и музыка тесно связаны с образом жизни аборигенов. Много лет назад, когда я был в России, Марк Пекарский попросил меня прислать ему барабанные палочки наших коренных народов. Он хотел сыграть мою пьесу Diabolus in musica, написанную для квартета ударных инструментов. Пекарский знал, что для исполнения понадобятся особые палочки, которые нужно ударять не о барабан, а друг об друга. Эти палочки сделаны из австралийской твёрдой древесины и красиво украшены, очень хорошо резонируют: когда вы производите удар, то получается звук, несколько напоминающий колокольный звон. Я отправил эти палочки Пекарскому, но в то время за границу отправлялось не так много писем. Поэтому я так никогда и не узнал, получил он мою посылку или нет (в общем, если увидите его, то спросите). Помню, мы репетировали мою пьесу до часу ночи. Когда я вернулся в Австралию, то всем рассказывал: «У русских есть интересная идея. Они репетируют, пока у них не начнёт получаться». А у нас всё совсем не так: стоит часам пробить определённое количество ударов, как все музыканты убирают инструменты в чехлы и идут домой.

Развлекательная сторона сочинения музыки для меня менее важна. Я мог бы научиться писать в определённом стиле или технике, а затем повторять одно и то же в каждой пьесе, но это быстро наскучило бы мне. Однажды я создал сочинение «Арка» для Сиднейского международного конкурса пианистов. Им нужна была пятиминутная пьеса, достаточно пианистичная, интересная и не слишком сложная, чтобы участники конкурса выучили её, а затем «взяли с собой» в страну, откуда они приехали. Я подумал: «Отлично, напишу что-нибудь более доступное широкой публике». Так получилась «Арка». В этой пьесе я придумал одну маленькую шутку. Две ноты (a и es), на которых строится сочинение, составляют моё имя: A (la) – Larry, es – Sitsky. Это – тритон. Я всегда немножко завидовал Ферруччо Бузони, чьё имя составляет тритон: f – b [В зарубежной традиции буквой b обозначается нота си, а для си-бемоля используется b flat – прим. ред.]. Однажды я пожаловался на это одному из своих студентов, а он ответил: «Но Ваше имя также составляет тритон!» И показал мне его на клавиатуре. Позже я спрятал a и es в некоторых своих пьесах.

Сочинение музыки – это бег с препятствиями. Я должен перепрыгивать барьеры, подкапываться под них, переплывать их. Для каждой пьесы я меняю препятствия, а также изобретаю новые, чтобы мой путь снова и снова был различным. Конечно, я не притворяюсь кем-то другим, я лишь ставлю себе трудные задачи. Иногда меня просят обозначить одним предложением моё отношение к композиции, и я всегда даю один и тот же ответ: «Профессия композитора – это не профессия, это жречество».