В Вене открывается 33-й фестиваль Wien Modern – один из самых крупных и значительных фестивалей современной музыки в Европе. О том, чему посвящена программа этого года и как проходит подготовка в условиях пандемии, корреспонденту журнала reMusik.org Евгении Лианской рассказал интендант фестиваля Бернхард Гюнтер.

— Фестиваль Wien Modern уже несколько лет бьёт рекорды по количеству концертов и премьер – цифры посещаемости выросли в три раза. Лозунгом прошлогоднего фестиваля и вовсе стала тема Wachstum (рост, развитие). И даже в этом, очень непростом году, количество премьер практически не уменьшилось, а число концертных площадок возросло до 35. Почему так важен постоянный рост фестиваля?

Не стоит думать, что рост – это процесс, который всегда имеет линеарное развитие. Да, в этом году у нас больше сценических площадок, но речь идёт, прежде всего, о стремлении к многообразию формата, а не о том, больше, выше или дальше. И зрителей в этом году, безусловно, будет меньше, чем обычно. Что же касается площадок, большая цифра объясняется отчасти тем, что в один из выходных в ноябре мы открываем для зрителя 12 галерей и мастерских художников и строителей экспериментальных инструментов. Так что речь идёт вовсе не о новых концертных залах, а о маленьких независимых пространствах. А то, что действительно с каждым годом растёт и развивается – это многообразие программы.

— Тема этого года – Stimmung. В немецком языке это слово означает одновременно и настроение, и музыкальный строй, что, конечно, делает концепцию фестиваля крайне увлекательной. С первым смыслом в этом году вы попали особенно точно – сегодня весь мир объединяет одно общее настроение. Но хотелось бы поговорить именно о музыкальной составляющей – для вас это просто один из аспектов современной музыки или наиболее актуальная сегодня тема?

Мы всегда ищем темы и идеи, которые выходят за рамки чисто музыкального контекста. И в этом смысле значение слова Stimmung в немецком языке просто идеально: с одной стороны, мы показываем проекты, которые именно в музыкальном ключе разрабатывают тему настройки, строя, интонации, а с другой (и в музыке это очень часто совпадает) – создают определённое настроение, атмосферу. Многие музыканты сегодня интенсивно работают даже не столько с инструментальным строем, сколько с настройкой духа и тела – «the tuning of mind and body», как это формулировала Полина Оливерос. Для неё принципиально важной была не столько атмосфера, но то настроение, в которое попадает каждый конкретный слушатель или музыкант. И вот на этих разных уровнях и строится представление о том, чему посвящён фестиваль.

В сочинениях последних десятилетий мне особенно интересной кажется тема, которая вернулась в музыку ещё в начале ХХ века – понимание того, что главенство двенадцати полутонов, как говорит Клаус Ланг, было лишь «относительно незначительным эпизодом музыкальной истории». То есть, мы говорим всего лишь о двух столетиях, когда это действительно было единственно возможным положением вещей. Да, мы все привыкли к тому, что темперированный строй – это непреложная истина, а «ля» может быть только 440, ну, в крайнем случае, 443 Гц. Но так не обстояли дела в старинной музыке, не обстоят и сейчас, в современной. И это тема, на которой мы хотели бы сконцентрироваться в этом году с помощью таких композиторов как Тим Мариен и Эду Хаубенсак, которые разрабатывают собственные строи, как Иван Вышнеградский, который ещё в 20-30-е годы ХХ века начал экспериментировать с четвертитоновой системой, или Георг Фридрих Хаас, работающий с ренессансными инструментами. Хаас сотрудничает с Базельской Schola Cantorum, где в рамках исследовательского проекта воссоздаются старинные инструменты, которые мы услышим на заключительном концерте фестиваля: чембало с 20 клавишами в октаве или микротональный орган, построенный по ренессансным чертежам. Есть огромное количество впечатляющих концепций, которые взаимодействуют с этой темой на гораздо более захватывающем уровне, чем стандартная система фортепианной темперации. Да, это то, что нам привычно, но если решиться сделать шаг в сторону, открываются захватывающие новые миры.

— Одна из запланированных премьер в программе фестиваля – произведение швейцарского композитора Эду Хаубенсака «Десять композиций для десяти роялей и десяти скордатур». Как это работает чисто технически? 

В зале будет расположено 11 роялей. Один из них настроен «нормально», а остальные десять – в собственном строе. Например, в одном случае расстояние между тонами не одинаковое, но при этом между октавами не происходит завышения. На другом рояле сохранён равномерный (эквидистантный) cтрой, но с завышением октав. Есть и рояль с изменением хора струн, когда все три струны на одной клавише настроены по-разному – подобно органной микстуре. Таким образом, получается десять разных строев, которые Хаубенсак разрабатывал с начала 80-х годов, и впервые десять роялей с разной настройкой будут собраны в одном пространстве. Мы обратились к композитору с просьбой написать произведение для этого ансамбля, и в итоге нас ждет двойная премьера – пьесы соло для каждого рояля и одна общая.

— Эта разница строя слышна «невооружённым» ухом?

О да! В данном случае это потрясающе совпадает с немузыкальным значением слова Stimmung, поскольку каждый строй сопровождается абсолютно уникальной атмосферой. Композитор зачастую даёт своим пьесам очень поэтичные названия: например, пьеса №4, основанная на своеобразном наложении хоровых струн, называется «Ореол», а пьеса №3 – «Изменённый воздух».  Это потрясающе интересный эксперимент, которым он занимается на протяжении десятилетий, и мы впервые покажем его в полном объёме.

— Какие ещё произведения были написаны специально по заказу фестиваля? 

В этом году у нас было очень много заказов. В первую очередь – это концерт-открытие, в программу которого войдут мировые премьеры оркестровых сочинений Юга Дюфура и Хермана Торо Переса. Юг Дюфур – один из последних представителей французской спектральной музыки, и источником его вдохновения стало знаменитое гигантское полотно Клода Моне «Кувшинки», которое выставлено в парижском музее Оранжери. В итоге композитор создал впечатляющее и в определённом смысле очень иммерсивное сочинение. Ещё один масштабный заказ фестиваля выполнил Клаус Ланг, написавший партитуру для Венского симфонического оркестра и нового органа в Соборе Святого Стефана. Надо сказать, что с этим сочинением нам очень повезло, поскольку композитор изначально предполагал, что оркестранты должны сидеть на большом и, соответственно, безопасном расстоянии друг от друга. Вообще, Венский симфонический оркестр и этот новый орган как бы не совсем подходят друг другу, поскольку оркестр всегда играет в строе 440 Гц, а строй органа, естественно, меняется в зависимости от температуры в соборе. Но Клаус Ланг не просто делает этот ансамбль возможным, но даже играет на этом несовпадении.

И ещё один важный заказ этого года – сочинение Георга Фридриха Хааса «Церемония II», которым мы закрываем фестиваль. Четыре часа музыки для 80 инструментов – в это сочинение вложено именно столько усилий, сколько кажется на первый взгляд. Одна лишь фортепианная партия составляет 623 страницы! Три года назад для базельского фестиваля новой музыки и архитектуры ZeitRäume, которым я руковожу, Георг Фридрих Хаас написал «Церемонию I». Произведение исполнялось в музее искусств Базеля и было вдохновлено его фантастической коллекцией. И когда я обратился к композитору с просьбой о создании нового проекта на тему Stimmung, он тут же сказал, что хочет написать «Церемонию II» для венского Музея истории искусств.

— Это произведение также напрямую связано с коллекцией музея?

В определённом смысле. Хаас отлично знает собрание музея, но в этот раз отношение музыки и визуального ряда чуть более абстрактно. Зритель движется по залам музея, где висят знаменитые картины Брейгеля, Рубенса, Караваджо, погружаясь в постоянно изменяющееся звуковое пространство. Конечно, сегодня, в условиях пандемии, это мероприятие не так просто организовать в силу отсутствия стационарных сидячих мест. Но мы собираемся со всей въедливостью следить за тем, чтобы соблюдались все требования безопасности: публика будет запускаться небольшими группами, так же как на музейных экскурсиях. Всё это требует огромных организационных усилий, но я убеждён, что это сочинение, особенно потому, что оно было написано уже в период локдауна, должно войти в программу именно этого года.

— Не могу не спросить о проблемах, связанных с пандемией. Что лично для вас было самым сложным в организации фестиваля?

С начала марта нам пришлось вносить очень много изменений. И я полагаю, что до конца фестиваля мы так и будем постоянно что-то менять. По сути, у нас был единственный простой выход – отменить фестиваль совсем. Все остальные варианты – заведомо сложные. Но мне кажется, точно так же как необходимо ходить за продуктами или передвигаться из одного место в другое, очень важно, чтобы культура оставалась важной частью нашей жизни и это единственное, что имеет значение.

— В фестивале этого года принимают участие замечательные музыканты – Табеа Циммерман, Антуан Атмести, Оксана Лынив, Arditti Quartet. Ощущаете ли вы со стороны исполнителей некий страх перед выходом на сцену?

В отдельных случаях. Как правило, речь идёт о музыкантах, которые принадлежат к так называем группам риска. И тут надо очень хорошо взвесить, готовы ли они и готовы ли мы осуществить проект, и если да, то каковы должны быть условия максимальной безопасности. В любом случае, концепт по профилактике в больших концертных залах и музеях, на мой взгляд, хвалят не зря – он очень хорошо продуман. И в культурной сфере сейчас делается очень многое, чтобы публика и артисты чувствовали себя в безопасности. У нас очень строгие правила за сценой: то, что обычно является нормой – пойти, поздравить и обнять знакомых музыкантов, отметить премьеру – сегодня всё это невозможно. Публике и музыкантам в этом году придётся смириться с рядом очень строгих мер, и мы не готовы даже секунду постоять где-то без маски. На это есть веские причины, и если это та цена, которую надо заплатить, чтобы культурная жизнь продолжалась, оно того стоит.

— До открытия фестиваля остается всего несколько дней. Вы уже знаете, каковы цифры предпродаж по сравнению с прошлым годом?

Естественно, если судить по абсолютным цифрам, мы далеко не там, где были все прошлые годы, но если исходить из того, сколько билетов мы в принципе можем продать в этом году, то на некоторые концерты уже почти не осталось билетов. Так что публика в любом случае демонстрирует огромный интерес, и мы уже обдумываем, сколько раз можем повторить тот или иной концерт. Конечно, в большинстве случаев нам пришлось колоссально редуцировать количество мест. Один самых радикальных примеров – концерт, где от 192 мест осталось 25. А в большом зале Концертхауса вместо 2000 мы продаем около 1000 билетов.

— Как вообще финансируется Wien Modern?

Основная часть – это бюджетные средства на городском и федеральном уровне. Затем есть несколько крупных частных и общественных фондов, которые поддерживают фестиваль: в этом году – это швейцарский фонд Про Гельвеция. Кроме того, с момента основания у фестиваля есть верные спонсоры. И, наконец, значительную часть бюджета составляет продажа билетов. Мы крайне внимательно следим за тем, сколько билетов и по какой цене продаём, но, тем не менее, в программу всегда должны входить так называемые «нерентабельные проекты», которые можно показать только в рамках подобного фестиваля.

На мой взгляд, принципиально важно, что фестиваль получает поддержку из бюджетных средств. Культура – такая же важная часть общественной жизни, как школы или ремонт дорог. Мы не можем себе представить Москву без Большого театра, или Петербург без Эрмитажа. Очень важно, чтобы продолжала существовать экспериментальная сцена, большое количество разнообразных ансамблей и люди, которые пишут музыку или играют на скрипке. Пандемия лишний раз продемонстрировала, насколько всё это хрупко.

— С 2016 года фестиваль ежегодно посвящает своему основателю, Клаудио Аббадо, оркестровый концерт, в программу которого входят выдающиеся сочинения последних десятилетий. И в этом году он целиком посвящён творчеству Софии Губайдулиной. Почему именно её музыкальный портрет стал частью программы Stimmung?

София Губайдулина всегда обладала особым слухом на полутона. Она многие годы интенсивно работала c микрохроматикой, разными типам звуковысотной организации, и постоянно обращалась к самым неконвенциональным музыкальным средствам, в частности, очень необычной инструментовке. Её симфония «Слышу… Умолкло…», которая войдёт в программу концерта, была исполнена на фестивале Wien Modern в 1989 году, и тогда, кстати, София Губайдулина была самой первой женщиной-композитором, чьё сочинение вошло в программу фестиваля. Её готовность легко отвергнуть все условности, идти на эксперимент, решиться на что-то новое – это то, что меня всегда в ней восхищало.

Что касается концепции Stimmung, мне особенно важно, что мы представляем сочинения композиторов, которые относятся к музыке именно как к некой духовно-философской категории. И мне кажется, это прекрасный контраст к тому сугубо техническому дискурсу, который ассоциируется у широкой публики с современной музыкой. Собственно, и композиторы послевоенного авангарда – Штокхаузен, Булез, Ноно – видели в музыке духовное начало куда в большей степени, чем принято считать. Если вспомнить «Мантру» и «Инори» Карлахайнца Штокхаузена или поздние мистические сочинения Луиджи Ноно, становится ясно, что общепринятая убеждённость в том, что их занимала лишь техническая сторона – не более чем заблуждение. 

— Кроме Софии Асгатовны Губайдулиной, с какими современными русскими композиторами сотрудничает Wien Modern?

У фестиваля никогда не было цели представлять отдельные национальные школы. В программу прошлого года входило сочинение Сергея Невского, но именно потому, что оно соответствовало концепции фестиваля. Если вы посмотрите на программу этого года, то увидите, что в неё входят сочинения композиторов из Франции, Голландии, Колумбии, Швейцарии, США, Австрии, Испании и так далее. У нас нет задачи ни гендерного, ни поколенческого, ни национального равноправия: самое важное – представить современную музыку во всём её разнообразии. У фестиваля за годы его существования сложилась своя постоянная публика с очень определёнными представлениями. Не так давно университет Моцартеум провел исследование, посвящённое ожиданию зрителей от фестивалей современной музыки в разных странах – в частности, они сравнивали «Варшавскую осень» в Польше и Wien Modern в Австрии. И выяснилось, например, что в Варшаве публика ходит на концерты просто потому, что фестиваль – это круто. Тогда как зрители Wien Modern – это, по большей части, люди, которые современной музыкой занимаются: пишут о ней, играют, сочиняют её, организовывают концерты, профессионально вовлечены в процесс. И это то, о чём любой куратор может только мечтать, потому что венской публике всегда нужен некий вызов, никакого easy listening. И это просто подарок для создателей фестиваля.