Некийя 2.0

NEKYIA 2.0 – это расширенная версия оперы «Некийя»: и по времени, и по материалу. Монологи здесь пропущены через программу, разработанную совместно с саундартистом Олегом Макаровым. Эта программа расщепляет материал на фрагменты, деформирует их и формирует сложное акустическое пространство прерванных фраз и звуков, оторванных от логики линейного нарратива: мы как будто оказываемся вне времени и места, тексты и голоса становятся средой. Собственно, возможно, это и есть характеристика Аида. Внутри этого пространства размещены четыре монолога главных героинь в их прямом изложении, однако эти монологи сложно различимы – только внимательное вслушивание и длительная концентрация на материале позволит обнаружить голоса и тексты.

Для меня жанр оперы, даже в крайних формах преодоления собственных основ, предполагает диалог со своей историей, с истоком: именно мифология является геномом оперы. На протяжении своей истории опера пережила (и продолжает переживать) множество реформ, в разной степени радикальных – от Монтеверди, через Глюка, Моцарта, Вагнера и прочих. История оперы, в каком-то смысле, является историей пересмотра представлений о том, что есть опера – это и есть оперная традиция. Очередной пересмотр основ жанра, вкупе с прямым обращением к традиционному, изначальному оперному материалу – это и есть те признаки, по которым «Некийю» можно причислить к оперному искусству. Хотя, конечно, я давно привык, что каждую мою оперную премьеру сопровождает фраза «это не опера».

Опера «Некийя» состоит из монологов четырех героинь греческой мифологии: Алкесты, Евридики, Эпикасты (Иокасты) и Александры (Кассандры). Основная идея лежит в 11-й песне «Одиссеи» Гомера. Одиссей рассказывает, как он спустился в подземное царство Аида: «Предо мною явились внезапно женщины (…). Поочерёдно они подходили и все о потомстве мне сообщали своём. Я расспрашивал их по порядку» (Од. 233–234). Итак, души умерших женщин, находящиеся долгие годы в молчании, начинают ему рассказывать о себе. Гомер нам не передал суть этих монологов, так что в текстах «Некийи» я делаю попытку восстановить их слова современным поэтическим языком и предлагаю слушателю крик души каждой из этих трагических героинь.

В музыке Курляндского они звучат отдалённо, отрывисто, невнятно. Они говорят на нашем языке, в записи мы слышим знакомые нам слова, но нашу речь из их уст мы не узнаём. Это язык мёртвых: близкий и одновременно очень далёкий, свой и в то же время совсем чужой, дружелюбный и запредельно устрашающий, но, говоря о любви, о преданности, о правде, о долге, о человечности, о чувстве меры и о ценностях жизни, о достоинстве, они, героини мифов, близки и современны нам. В древнем мире поэзия – как лирическая, так и трагедия – не мыслились без музыки. Гомер пел с сопровождением музыкального инструмента свои эпосы. Также и Пиндар, и Сапфо пели свои стихи. Не писали просто тексты для чтения в современном понимании поэзии. Эсхил, Софокл и Еврипид тоже сочиняли произведения: они были в чём-то больше похожи на современную оперу, чем на драматический театр. Музыка и поэзия в древнем мире были одним неразрывным искусством. Поэтому я считаю, что «Некийя», опираясь на эту традицию, как завершённое произведение искусства, состоит из слова и звука, из поэтической речи и современной музыки.

Моя часть работы – генеративное видео, которое алгоритмически «синтезировано» из звукового материала, единый визуальный объект, который, при этом, полностью не повторяется за всё время звучания.

Вы спросили, вызывает ли у меня эмоции и чувства, какие-то ассоциации электронное звучание и визуальный ряд. В данном случае буду отвечать про визуальную часть, но, тем не менее, по моему ощущению вопрос к этой области может быть применён аналогично: для меня ответ скорее в том, каким образом возникает идея использования алгоритмической составляющей и как это встраивается в целое. Использование генеративной графики для меня обусловлено тем, что эта «техника» предоставляет возможность явного взаимодействия со звуковым материалом, а также возможность получить длительный, неповторяющийся, но при этом единый материал. Само противопоставление «сухости» расчётов и чувств для меня не очень работает как универсальное обобщение: всё-таки формализация в европейской музыке возникла значительно раньше современного понимания термина «алгоритмическая музыка». Для меня это, скорее, вопрос взаимодействия с инструментом при сочинении (импровизации), возможность самой импровизации в конкретном случае и весь процесс написания (создания) в общем смысле.

Записала Надежда Травина